Конец глобализации

Возвращение протекционизма в США и ЕС

Одним из явных признаков отступления глобализации стал новый протекционистский курс крупнейших экономик. США, некогда главный апологет свободной торговли, сами взялись за торговые барьеры. Администрация Трампа уже при его первом президенстве начала масштабную тарифную войну, а преемник Джо Байден хотя и сменил риторику, но продолжил политику защиты внутреннего рынка. Байден подписал закон о снижении инфляции (IRA) с многомиллиардными субсидиями «Made in America» для зеленой энергетики и электротранспорта, фактически поощряя производство в США в ущерб импорту​.

В Евросоюзе это вызвало волну критики: «чрезвычайно протекционистский», по словам немецкого министра финансов Кристина Линднера, американский пакет субсидий грозил «подорвать равные условия игры, лежащие в основе трансатлантической торговли». Французский министр экономики Брюно Ле Мэр предостерег, что щедрость США (субсидии в 4–10 раз выше потолков ЕС) нарушает принцип взаимности.

Европейские лидеры заговорили о защите своей промышленности. Председатель Еврокомиссии Урсула фон дер Ляйен в начале 2023 года пообещала ослабить жесткие нормы ЕС о государственной помощи и создать «фонд суверенитета» для поддержки европейского зеленого сектора​. Одновременно Брюссель пригрозил Вашингтону жалобой в ВТО за дискриминационные требования локального содержания в IRA​. Даже традиционно свободно-торговый ЕС теперь обсуждает новую индустриальную политику, стремясь не отстать в субсидийной гонке. Одним словом, протекционизм больше не табу: как отметил тот же Ларри Финк в 2025 году, «протекционизм вернулся с новой силой»​, и это уже мировая тенденция.

Нельзя не упомянуть, что протекционистский поворот начался не вчера. COVID-19 и геополитические потрясения лишь усилили тренд, заданный торговыми баталиями конца 2010-х. В разгар пандемии страны соревновались в ограничении экспорта медицинских товаров, вакцин и продовольствия, ставя национальные интересы выше глобальных. А в 2022–2023 годах правительства по обе стороны Атлантики все активнее продвигали концепции вроде «ресшоринга» (возвращения производств из-за рубежа) и френдшоринга (размещения цепочек поставок в странах-союзниках). «Мы укрепляем наши цепочки поставок через подход, который я назвала friend-shoring, – углубляем связи с надежными партнерами и диверсифицируем поставки, чтобы снизить риски», – поясняла министр финансов США Джанет Йеллен​

Геополитические разломы

Глобализация всегда опиралась на относительную геополитическую стабильность. Теперь же мир раскалывается на блоки.

Противоречия между США и Китаем превратились в стратегическое соперничество двух сверхдержав, и это чревато разделом мировой экономики. Генсек ООН Антониу Гутерриш еще в 2020-м предупреждал о риске «Великого Разлома» – расколе глобальной системы на два лагеря во главе с США и КНР​. В 2023 году он вновь повторил на Давосском форуме: мир может столкнуться с «расстыковкой (decoupling) двух крупнейших экономик», что стало бы тектоническим сдвигом для всех. И признаки этого уже налицо. Вашингтон ограничивает экспорт высоких технологий в Китай (например, полупроводников и оборудования для чипов), ссылаясь на безопасность, а Пекин отвечает программой технологической самодостаточности. Обе страны вводят ограничения на инвестиции друг в друга. Многие говорят о новой холодной войне – экономической и идеологической.

Противостояние России и Запада – другой тектонический разлом. Санкции, наложенные на Россию США, ЕС и их союзниками в 2022 году, фактически вычленили страну из значительной части мировой экономики. Разорвались десятилетиями налаживаемые связи: от поставок энергоносителей до финансовых транзакций. Коллективный Запад отключил крупнейшие российские банки от SWIFT, ограничил экспорт в РФ критических товаров, ввел потолки цен на нефть. Москва в ответ развернулась на Восток и Юг, наращивая торговлю с Китаем, Индией, странами Ближнего Востока и Африки. Произошла регионализация потоков: Европа поспешно переориентировалась с российской нефти и газа на Ближний Восток, США и собственные ресурсы, а Россия перенаправила экспорт энергоносителей в Азию. Полвека мир строил единую энергетическую систему – и за один год она раскололась на два контура. Политически между Россией и западными странами выросла новая стена, сравнимая с железным занавесом эпохи холодной войны.

Глобальный Юг (развивающиеся страны Азии, Африки, Латинской Америки) в этой ситуации занял особую позицию, усиливая многополярность. Многие крупные развивающиеся экономики отказались присоединяться к санкциям против РФ, демонстрируя независимость от политической линии Запада. Например, Индия резко увеличила закупки дешевой российской нефти, руководствуясь своими интересами. Министр иностранных дел Индии Субрахманьям Джайшанкар выразил широко распространенное чувство, заявив европейцам: «Европе пора избавиться от мышления, что проблемы Европы – это проблемы всего мира, тогда как проблемы остального мира – не проблемы Европы»​.

Новые правила торговли, инвестиций и миграции

Глобализация образца 1990-2000-х годов базировалась на предпосылке, что торговля вне политики. Сегодня это больше не так. Товарные и инвестиционные потоки перенастраиваются с учетом геополитических рисков. Как отмечает Европейский центральный банк, крупные державы все чаще используют торговлю, чтобы ограничить амбиции геополитических соперников, и это способно «фрагментировать мировую торговлю с колоссальными издержками». По оценке МВФ, в случае серьезного разделения на торговые блоки мировой ВВП может недосчитаться около 7% – суммы, сопоставимой с совокупным годовым выпуском Японии и Германии​. Такая цена «развода» заставляет многие страны действовать осторожно, но тренд заметен.

Во-первых, наблюдается регионализация торговых связей. Данные показывают, что торговля все чаще идет внутри геополитических блоков. Например, союзники США наращивают обмен товарами друг с другом, стремясь снизить зависимость от Китая, и наоборот: Китай и РФ увеличили взаимный товарооборот на фоне санкций. Всемирная торговая организация отмечает «первые признаки перераспределения торговых потоков вдоль геополитических линий»​. Так, доля Китая в мировом экспорте контейнерных грузов вопреки прогнозам не упала, а даже выросла – с 32% в 2019 году до 36% в 2024-м, по данным судоходной компании Maersk​. Это означает, что многие предприятия пока не спешат уходить из Китая, но одновременно активно диверсифицируют риски, создавая резервные производственные площадки в странах-«друзьях». Появился и термин «China+1» – стратегия, при которой корпорация сохраняет базу в Китае, но дополнительно открывает завод, скажем, во Вьетнаме или Мексике.

Международные инвестиции (ПИИ) также приобретают новый вектор: увеличиваются вложения в «безопасные гавани» и сокращаются – в юрисдикции с неопределенной геополитической перспективой. Так, европейские компании пересматривают проекты в Китае, а западные инвестиции в Россию почти исчезли. С другой стороны, приток капитала в индустриальные секторы США резко вырос благодаря субсидиям IRA, а богатые страны Залива направляют нефтедоллары в Юго-Восточную Азию и Африку, заполняя вакуум.

Во-вторых, энергетическая и сырьевая торговля претерпевает тектонические изменения. Европа, долгое время зависевшая от российского газа, за год переориентировалась на сжиженный природный газ (СПГ) из США, Катара и других стран. Китай и Индия стали крупнейшими покупателями со скидкой российской нефти, которую избегают западные трейдеры​. США продвигают инициативы по безопасным цепочкам поставок критических минералов (лития, редкоземельных металлов) для зеленой энергетики, заключая партнерства с Австралией, Канадой, африканскими странами – чтобы уменьшить зависимость от Китая, контролирующего до 90% мирового производства редкоземов.

В-третьих, миграционные потоки и трудовая мобильность также меняются. Эра пандемии нанесла удар по свободному передвижению людей: закрытие границ в 2020–2021 годах привело к рекордному спаду международной миграции​. Хотя к 2023 году перемещение рабочей силы частично восстановилось, многие страны ужесточили иммиграционные режимы под давлением внутренней политики. Богатые государства, испытывая нехватку кадров, парадоксально совмещают приветствие «талантливых профессионалов» с ограничениями на нелегальную миграцию и приток беженцев. Евросоюз после кризиса беженцев 2015 года стал более выборочно подходить к приему мигрантов, а в Восточной Европе и США возросли настроения против глобализма, обвиняющие открытые границы в потоке чужой рабочей силы.

Культура и идеология: прощание с «открытым миром»?

Культурный обмен и ценности сталкиваются с нарастающим сопротивлением национальных обществ, опасающихся размывания своей идентичности. Во многих странах набирает силу неонационализм, провозглашающий приоритет традиционных ценностей и суверенитета над «навязанными» глобалистскими идеями. Если в 1990-е годы западные модели либеральной демократии и массовой культуры распространялись триумфально, то в 2020-е мы видим откат: правительства все чаще говорят о защите информационного суверенитета и «традиционного образа жизни».

Особенно заметно это в цифровой сфере. Интернет, изначально глобальный и единый, распадается на фрагменты – феномен, получивший название «splinternet». Китай давно построил свой закрытый сегмент интернета (с «Великим файрволом», блокировкой Google, Facebook, BBC и т.д.), развивая взамен национальные платформы. Россия после 2022 года пошла тем же путем: доступ к Facebook, Instagram, ряду западных СМИ заблокирован, вместо них продвигаются отечественные соцсети и сервисы. Генсек ООН Гутерриш отметил эту тревожную тенденцию: мир рискует получить «две конкурирующие экосистемы интернета, разные валюты и торговые правила» – фактически раздел цифрового пространства​.

Помимо цензуры, на раскол работают и коммерческие факторы: конкуренция технологических гигантов и несовместимость нормативов (например, разные стандарты защиты данных в ЕС, Китае, США) мешают сохранять единое киберпространство. Если так пойдет дальше, житель условной Индии будет видеть в сети совсем не то, что житель Франции или Китая: общий культурный слой фрагментируется.

Идеологически тоже наблюдается отдаление миров. Взгляд на глобализацию в Вашингтоне, Пекине, Москве, Нью-Дели сегодня разнится кардинально. Западные лидеры все чаще описывают современность как борьбу демократий против автократий. Президент Байден заявлял о «битве за душу мира», имея в виду противостояние открытых обществ экспансионистским режимам. В его картине глобализация должна строиться на общих ценностях демократии и прав человека – иначе мир ждет хаос.

Китай и Россия, напротив, продвигают концепт «суверенной глобализации», где каждый крупный игрок предлагает свою модель. Си Цзиньпин выступает за «сообщество единой судьбы человечества», но подчеркивает культурное многообразие и право стран идти своим путем. Владимир Путин в программных речах клеймит западную либеральную идею как «устаревшую», а глобализацию – как средство навязывания Западом своих ценностей другим. Эти нарративы падают на благодатную почву в странах, переживших колониализм или вмешательство извне. В итоге сформировался идеологический раскол: понятие «открытый мир» больше не кажется универсальным благом, его сторонники и противники смотрят друг на друга с растущим непониманием.

В самих западных обществах тоже произошел разрыв консенсуса в отношении глобализации. Если в 1990-е американцы и европейцы в массе поддерживали свободную торговлю и миграцию, веря в их выгоды, то теперь настроения другие. По данным Pew Research Center, 59% американцев считают, что США в итоге больше потеряли, чем выиграли от роста торговли с другими странами​. Подобный скепсис подпитывает популистов, обещающих вернуть рабочие места «домой» и оградить страну от внешних потрясений. От Европы до Латинской Америки избиратели все чаще голосуют за силы, критикующие глобализм: будь то правая риторика о «нашествии мигрантов» или левая – о «диктате транснациональных корпораций». Социологические опросы в разных регионах показывают: медийно и ментально люди стали чувствовать себя ближе к своей нации, чем к далекому человечеству. Медианный показатель в глобальном опросе 24 стран – 55% респондентов предпочитают сосредоточиться на проблемах своей страны и меньше внимания уделять чужим​. Лишь 43% в среднем поддерживают активное участие своей страны в мировых делах​.

Конкурирующие модели глобализации

Если прежняя глобализация имела более-менее единый вектор (либерализация торговли, западный финансовый порядок, английский язык как lingua franca, Голливуд как глобальный культурный код), то теперь мир предлагает альтернативы. Происходит своего рода соперничество моделей глобальной интеграции.

«Западная» модель – наследник порядка, установленного после холодной войны. Ее столпы: рыночная экономика, свободная торговля при минимальных барьерах, наднациональные институты (МВФ, ВТО, Всемирный банк) и либерально-демократические ценности. Но эта модель дала сбои: она привела к нарастающему неравенству и утрате рабочих мест в развитых странах, вызвав внутренний протест. Тем не менее, западные лидеры пытаются реформировать глобализацию, а не похоронить ее. Они говорят о «глобализации 2.0» – более справедливой, экологичной, учитывающей интересы среднего класса. В частности, США и ЕС теперь продвигают концепцию «ответственной торговли»: заключают соглашения с оговорками по труду и экологии, создают клубы по климату, вводят углеродные пошлины (ЕС запускает механизм углеродной корректировки импорта, защищая свой рынок от «грязных» товаров). Запад объединяется вокруг ценностей: создаются блоки по интересам (например, Совет по торговле и технологиям США-ЕС для выработки общих стандартов и ограничений против КНР). Происходит и укрепление военных альянсов (НАТО, AUKUS) с экономическим подтекстом – разделением технологий. Идеалисты на Западе надеются, что такая «цепочка единомышленников» сможет сохранить открытый мир хотя бы между демократическими странами.

Альтернативная модель, условно «восточная», воплощается прежде всего Китаем и союзами наподобие БРИКС. Китайская инициатива «Пояс и путь» (BRI) за последнее десятилетие охватила свыше 150 стран инвестициями в инфраструктуру. Это глобализация другого рода – через строительство дорог, портов и железных дорог, а не через правила ВТО. Китай предлагает партнерам развитие без навязывания политических условий, под лозунгом «общего процветания». Критики называют это «глобализацией по-китайски», мол, она создает зависимость бедных стран от Пекина через долги. Однако для многих развивающихся экономик китайская модель привлекательна: она дает деньги и проекты здесь и сейчас. Кроме того, Пекин выступает за реформу глобального управления – больше голосов для развивающихся стран в ООН и финансовых институтах, хотя сам создает параллельные структуры (Азиатский банк инфраструктурных инвестиций, Новый банк развития БРИКС). «Мы приветствуем огромный интерес стран Глобального Юга к сотрудничеству с БРИКС», заявлено в декларации саммита БРИКС-2024​. Блок расширяется и планирует усиливать координацию в международных делах – от цифровой экономики до космоса, предлагая более инклюзивный и многополярный вариант глобализации, где доминирование одной державы исключено​.

Таким образом, вместо одного сценария мировой интеграции теперь минимум два. Где-то между ними балансирует «глобальный Юг»: Индия, Турция, страны АСЕАН – они лавируют и участвуют сразу в нескольких инициативах, стараясь извлечь выгоду ото всех. Индия, например, одновременно председательствует в G20 (форуме, где сидят и США, и Китай, и Россия), участвует в QUAD с США и Японией, но и в БРИКС с Китаем. Это свидетельствует о том, что единых правил игры больше нет – идет конкуренция моделей и коалиций. В идеологическом плане Запад делает ставку на «ценностные альянсы» (демократии против автократии), Китай и РФ – на «прагматические союзы» (без вмешательства во внутренние дела). В торговле Запад склоняется к «блоковой интеграции» (региональные соглашения типа USMCA, Евросоюз, CPTPP), Восток – к «гибким сетям» (RCEP в Азии, «Пояс и путь»).